Пианино для господина Ш. «Все четыре пианино представляли собой рассохшиеся, позеленевшие от влаги деревянные ящики. Гробы» - Анна Данилова

– Вы хотите сказать, что можете угадывать будущее? В эти сказки я тоже не верю. Но про сон послушать интересно.

– Я видела вас играющей на пианино, в окружении двух мужчин. Вы были в красном платье, как вчера, но только… у вас был большой живот. Вы были беременны. Понимаете, мне никогда ничего не снится просто так. Если были эти видения, значит, и эта картинка имела место быть. Либо в прошлой жизни, либо в настоящей, либо вас это ожидает в будущем. Но это еще не все. Мне страшно за вас. Я чувствую грозящую вам опасность, но пока не могу сказать, откуда она исходит. Только не принимайте меня за сумасшедшую. У меня есть масса доказательств относительно того, что я говорю правду. В нашем городе несколько человек остались в живых только благодаря мне.

– Нет, отчего же, я вовсе не считаю вас сумасшедшей. У каждого свой дар. Но я не совсем понимаю, что вы хотите от меня?

– Пока ничего. Прошу только – доверьтесь мне. И еще: будьте осторожны.

Валентина посмотрела ей в глаза и дрогнувшим голосом произнесла:

– А разве вы не заметили, как я осторожна? Вы видели, сколько замков на этих дверях? Я потратила кучу денег, чтобы только их врезать. Но я не могу довериться вам. Я вас не знаю, и поэтому вам лучше уйти.

Было видно, что она колеблется: с одной стороны, ей было крайне неудобно перед незнакомкой, которая вроде бы желает ей добра, но, с другой стороны, как объяснить ей, что она уже забыла, когда спокойно спала?… Что по ночам ее мучают кошмары, что она кричит и вскакивает с постели, когда видит направленное на нее дуло огромного черного пистолета.

Наталия резко поднялась и почти побежала к выходу. «Все получилось очень грубо», – сказала она себе, на ходу обувая высокие меховые ботинки. Лицо ее горело, от неловкости она не знала, куда себя деть.

– Подождите, не уходите, – Валентина дотронулась до ее плеча, – извините, но я совсем запуталась… – И она вдруг, не выдержав наплыва чувств, разрыдалась.

– И что говорит следователь? – Наталия заставила Валентину выпить еще несколько глотков воды и достала из сумочки чистый носовой платок, потому что платок Валентины был уже насквозь мокрый от слез. Они не заметили, как наступил вечер. За эти несколько часов Наталия узнала об этой девушке так много, что теперь чувствовала себя ответственной за все то, что с ней происходит или может произойти в любую минуту. Одно было определенным: нервная система Валентины была расшатана до предела.

– Следователь? – Валентина рассеянно посмотрела по сторонам, словно ища в гостиной следователя. – Ничего. Сказал, что, мол, ищем. Но я им не верю. Я сижу дома, трясусь день и ночь от страха и выхожу лишь только затем, чтобы отработать свои положенные часы в ресторане.

– Но почему в ресторане? Ты пробовала найти что-нибудь более подходящее? Ведь ты такая молоденькая. Тебе не страшно? – Наталия осеклась, вспомнив, что слово «страх», пожалуй, самое повторяющееся из всего лексикона девушки.

– Но ведь я же ничего не умею. А пою я, как мне говорили мои воспитатели, почти с рождения. Я знаю много песен. Когда нам выдавали деньги, девчонки проедали их, а я покупала на них песенники. У нас была хорошая учительница музыки. Одинокая женщина. Она, чтобы не возвращаться в пустую квартиру, почти жила в интернате и выучила меня и еще одну мою подружку нотной грамоте. В актовом зале стоял рояль, и мы с ней довольно часто занимались. С листа я читаю, конечно, плохо, но подобрать могу практически любую мелодию.

– А откуда знаешь язык?

– Эльза Францевна научила. Она преподавала у нас немецкий, а по вечерам собирала нас, нескольких девчонок, и мы учились разговаривать по-французски. Она говорила, что этот язык может облагородить любую речь. Она жила во Франции, а потом, когда умер ее муж, вернулась в Россию. Ей было много лет, но она всегда хорошо одевалась и учила нас многому. Как держать вилку, к примеру, как вести себя в обществе, как сделать так, чтобы никто не догадался, что мы интернатские. Вы понимаете, о чем я говорю?

Наталия понимала. Как понимала она и то, что Валентину нельзя оставлять одну в этой пустой квартире, где так и не суждено было сбыться ее мечте пожить с родным ей человеком и почувствовать на себе его заботу. Кроме того, стала несостоятельной идея пойти учиться. Речь шла о выживании, о здоровье, об элементарном способе зарабатывания денег. И тут Валентине нельзя было отказать в здравом уме: ресторан находился в двух кварталах от ее дома, так что не приходилось тратиться даже на транспорт, цены на который повысились недавно вдвое.

– Мне очень хочется тебе помочь, но не знаю, как ты отнесешься к тому, что я тебе сейчас предложу.

Валентина подняла на нее свои ставшие зеленовато-прозрачными от слез глаза и вскинула брови.

– Брать частные уроки пения? Это нереально.

– Нет, не угадала. Я хочу пригласить тебя к себе. Поживешь некоторое время, успокоишься, а я в это время попытаюсь что-нибудь узнать о твоих родителях и дяде.

– Нет. Буду зализывать раны сама. Я привыкла. Мне было тяжело, когда умерла Эльза Францевна, когда yeхала Маргарита Николаевна, учительница музыки. Но прошло время, и мы перестали плакать. Время, как известно, лучший лекарь. Хотя конечно же по ночам здесь страшно.

– А тебя не навещают его друзья или знакомые? Те, что были на похоронах?

– Нет. Думаю, что они даже не догадываются, кем я приходилась Сергею Ивановичу. Кроме, правда, одной особы… Ее зовут Ольга Константиновна. Она приходила несколько раз после смерти Сергея Ивановича. Просила разрешения взять свои вещи.

– Какие еще вещи? – насторожилась Наталия. – Она что, жила здесь?

– По-моему, они были любовниками или кем-то в этом роде. Она чуть помладше дяди.

– И ты разрешила?

– Нет. Я сама собрала все женские штучки, какие только нашла в квартире, позвонила ей – она оставила мне телефон – и, когда она пришла, отдала ей лично в руки. Она в подъезде проверяла, все ли на месте, а потом ушла. Можете себе представить, как ей это не понравилось. Но я не хотела, чтобы кто-то здесь хозяйничал и рыскал по шкафам. Я же не глупая и понимаю, что она могла украсть все что угодно. У нас в интернате воровали, но мы, когда ловили, наказывали. И довольно жестоко.

– Били?

– Били.

В комнате стало тихо. Наталия думала о том, как удивительно сочетаются в Валентине природный ум и врожденная интеллигентность с замашками сорвиголовы, разбитной девчонки, брошенной судьбой в водоворот взрослой жизни и отчаянно борющейся за свое право быть счастливой.

– Вы спрашивали, не осталось ли у меня фотографий мамы? – прервала тягостную тишину Валентина и легко поднялась с кресла. – Сейчас я принесу вам фотографии, которые и позволили моему дяде доказать нашу родственную связь. Вы сейчас увидите мою маму, его родную сестру.

Конец ознакомительного фрагмента.